И ОПЯТЬ ВЫСОТА
Иванов Мстислав Борисович родился 3 января 1924 года в городе Костроме. В 1937 году родители Иванова переехали в Среднюю Азию. 20 августа 1942 года он был призван в ряды Красной Армии. Воевал на Воронежском, Степном и 2 Украинском фронтах. Участвовал в Курской битве, освобождал Украину, громил фашистов под Яссами, прошел с боями Румынию, Венгрию, Австрию, Чехословакию. Четыре раза ранен.
Награжден двумя орденами Красной Звезды, орденами Отечественной войны II степени, Славы III, II степеней и Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 года — орденом Славы I степени — за разгром вражеского заслона под селом Загорска Быстрица и захват в плен 69 гитлеровцев.
В настоящее время Мстислав Борисович живет и работает в городе Фрунзе.
Триста третья стрелковая Верхне-Днепробская Краснознаменная дивизия в составе Седьмой гвардейской армии, обходя Будапешт с севера, подступала к границе Чехословакии. Противник оказывал яростное сопротивление. Местность в полосе наступления была сильно пересеченная, лесистая — это затрудняло продвижение дивизии. Она встретила сильно укрепленный рубеж и, не преодолев его с ходу, остановилась. На соседних участках фронт продолжал двигаться на запад в направлении Вены.
Узлом сопротивления противника была высота с небольшим леском на вершине. Окопы опоясывали этот лесок по косогору. Из них открывалась большая площадь обзора и обстрела. Справа высоты проходила дорога в глубину долины, а по сторонам высились непроходимые скалы.
В первые сутки высоту атаковали одиннадцать раз — семь атак днем и четыре ночью. В результате — большие потери и никакого продвижения. Утром в штабе дивизии кто-то подал мысль послать на высоту разведчиков.
К этому времени войны уже была известна истина: там, где пехота ничего не может сделать, разведчики принесут успех. Это люди находчивые, хитрые, с особой отвагой.
Командир дивизии гвардии генерал-майор Федоровский согласился с поданной мыслью и сам пошел в роту разведчиков.
— Пехота морально не готова идти опять на высоту, — сказал он, собрав командиров. — Надежда на вас. Высоту надо взять до двенадцати ноль-ноль.
Среди присутствующих был двадцатилетний командир взвода Мстислав Иванов. Крепыш, с мужественными чертами лица, с серьезным взглядом, он привлек внимание генерала тем, что на его груди было больше, чем у других орденов: два ордена Славы, Красная Звезда, Отечественной войны II степени.
— Что скажешь, сержант? — генерал обращался к Мстиславу запросто, как за советом.
— Разрешите перенести операцию на ночь, — попросил Мстислав.
Молчавшие командиры осмелели, поддержали просьбу Мстислава, но оказалось, что откладывать операцию нельзя. Наступающие части в южных районах подвергаются угрозе флангового удара противника. Необходимо сковать его взятием высоты.
— Готовьтесь и выступайте,— сказал генерал, уходя.— Все, что вам потребуется, вплоть до поддержки «эрэсами» и авиацией,— дадим.
После его ухода командиры заговорили не сразу. Все понимали, какая тяжелая задача встала перед ними. Они сидели на поваленном дереве в лесу, смотрели сквозь голые ветви на высоту, и каждый успел подумать, что эта «высотка» может стать последней в его жизни. И не когда-нибудь, а сегодня. Мстиславу вспомнилась первая — на Украине под Кировоградом. Он улыбнулся, нечаянно глянул на орден Слава III степени, который получил тогда.
— Ты чего засиял? — спросил командир роты.
— Бой был смешной. Высоту брали и вроде бы взяли, а фрицы вроде бы не отдали. Мы не дошли до вершины метров 15—20, а они спустились на другую сторону метров на 15—20. Стрелять нельзя — не видно. Начали бросать гранаты. Мы ловим немецкие и спешим отправить назад, они тоже ловят. Но мы выигрываем. Их запалы горят дольше, а наши некоторые рвутся. В общем — волейбол. Счет получился в нашу пользу...
Командиры представили картину этого «волейбола», хохотали, но потом опять посерьезнели. То дело — прошлое, кажется легким и смешным, а сейчас предстоит страшное. В траншеях на высоте много огневых точек, снайперские гнезда, а в лесу...
— Черт их знает, чего там нет, — сказал комроты,— но приказ получен. У кого есть предложения? .
У разведчиков был обычай: готовиться к операции, не признавая старшинства, званий, должностей. Могли высказываться все, и только так учитывалось все до последней мелочи.
На этот раз приняли план Мстислава, правда, с добавлениями, с заменой некоторых деталей. А через два часа тридцать разведчиков «пошли» на высоту. Ее склон до самых траншей порос высокой прошлогодней травой. В ней всюду лежали погибшие в тех одиннадцати атаках, что не принесли результата вчера.
Разведчики «пошли» так, что уже в двадцати метрах от своих окопов их потеряли даже те, кто провожал.
Они ползли цепью на расстоянии десяти-пятнадцати метров друг от друга. Ползли так, что ни одна травинка не качнулась резко, ни один камешек не покатился вниз. Мстислав постоянно видел командира роты, Мстислава видел сосед справа и дальше все видели только того, кто подаст условный сигнал к атаке. После этого сигнала надо сосчитать до тридцати и вскакивать. Вскакивать без крика, без стрельбы. Стрелять можно только с бруствера в траншею.
Крутизна склона все увеличивалась, перестали попадаться погибшие. Солнце припекало спину, гимнастерки прилипали к взмокшим плечам. Все явственнее слышался щебет птиц в лесу.
Мстислав не знал, сколько времени прошло с того момента, как он лег в траву. У него были часы, но он забыл о них и не оглядывался назад, чтобы посмотреть, сколько прополз. Для этого надо было повернуться на бок или поднять голову над плечом, а значит, оторваться от земли, стать заметным. Он видел только траву впереди, которую надо осторожно раздвинуть, примять, подать на нее свое тело и не потерять из виду командира роты.
Однажды на его пути встретился муравейник — небольшой, в три кулака холмик земли и сухих травинок, по которым торопливо бегали красные блестящие муравьи. Как быть? Ползти через них или свернуть? «Закусают гады, отвлекут», — подумал Мстислав и «обошел» муравейник. Это было не просто. Он задержался, отстал, и потом пришлось догонять, чтобы выровнять цепь. Когда он был уже на месте и старался успокоить учащенное дыхание, командир роты подал сигнал «приготовиться». Мстислав повторил сигнал для соседа, со счетом тридцать вскочил и побежал вперед. До траншеи было шагов сорок, в ней виднелись каски, торчало рыло пулемета, чернели стволы автоматов. Он бежал изо всех сил, ничего, кроме траншеи, не видел, но знал, что и справа и слева есть товарищи.
Было тихо, никто не топал, словно все бежали на цыпочках. Он увидел вытянутое от удивления лицо фашиста, направил на него автомат, но не стрелял. Лицо перекосилось гримасой ужаса, рот открывался для крика. «Молчи!..» — шепотом выдохнул Мстислав, перехватил автомат за ствол и со всего маха ударил по каске врага. Звон каски был первым звуком в этой безмолвной атаке. Бой вспыхнул. Затрещали автоматные очереди. Было светло, сияло солнце, дул слабый ветер. Ошеломленные фашисты, не успевая вскрикнуть, падали прошитые пулями.
Бой закончился в считанные минуты. Смолкли автоматы, осела пыль, поднятая пулями, растаял пороховой дым.
Лес был рядом. Стоило приподняться на цыпочки и можно видеть, что там делается. Немцы в недоумении спрашивали друг друга: «Вас ист лос?» — что случилось? Некоторые, прихватив оружие, шли посмотреть. Встречей с ними начался новый бой. Фашисты опомнились, стремились во что бы то ни стало выбить разведчиков из траншеи. Атаки следовали одна за другой. У разведчиков кончились патроны, гранаты. В ход пошло оружие, захваченное в траншее. До вечера разведчики отбили семь атак противника.
Командир роты погиб. Оставалось девятнадцать человек. Командование взял на себя Мстислав Иванов. Последняя атака в сумерках была особенно яростной.
Фашисты ворвались в траншею, завязалась рукопашная, и все-таки разведчики удержались. Ночью их сменила пехота. Немцы не посмели атаковать в темноте, испытав разведчиков днем. Но на заре пошли в психическую атаку и выбили нашу пехоту.
Разведчики узнали об этом, когда к ним снова пришел командир дивизии.
— За взятие траншей вчера, вы будете награждены,— сказал он полусонным разведчикам. — Но сейчас опять надо брать высоту.
Мстислав попросил отложить до ночи.
— Нет, — ответил генерал. — Высоту нужно взять сейчас. Требуйте для поддержки что надо, но высота должна быть наша.
— Что, кроме артподготовки, поможет? — вопросом ответил Мстислав.— Давайте артподготовку. Сверим часы. Ровно в восемь ноль-ноль она должна оборваться. Мы используем те полторы-две минуты, пока фашисты будут отряхиваться.
Генерал с благодарностью пожал руку Мстислава, а через час утреннюю тишину разорвал грохот канонады. Высота была освещена первыми красноватыми лучами солнца, казалась нарисованной на синем фоне неба. На ее вершине рвались снаряды, лес заволакивало желтым дымом, в небо летели ветки, камни. Воздух и земля дрожали, гул катился по скалам, как грохот горного обвала.
Разведчики снова ползли на высоту. Ползли под самые разрывы снарядов. Остановились только когда осколки стали долетать до них. Лежали, смотрели на минутные стрелки часов, ждали, готовые броситься в знакомые траншеи. И не опоздали. Едва осела вздыбленная последними снарядами земля, они вскочили и ринулись в траншеи. Их было сорок. И снова ни одного выкрика, ни одного выстрела. Они успели увидеть, как вражеские солдаты отряхивались от пыли, как приходили в себя, и опять увидели изумленные лица, первые гримасы ужаса.
Боя не было. Немцы не успели взяться за оружие, но с флангов ударили пулеметы, и разведчики упали в траншею, освобождая для себя места огнем автоматов. Бой начался в следующую минуту, когда из леса пошла лавина фашистов. Но скоро немцы поняли, что в траншею вернулись те, кто был вчера. Атака захлебнулась. Враги отступили в глубь леса. Вернулась тишина.
Мстислав обошел свои позиции, поговорил с товарищами. Все понимали, что их ждет, и были готовы держаться до последнего. Их осталось двадцать семь. Боеприпасов хватало. Три вражеских станковых пулемета могли действовать, патронов к ним тоже хватало.
И вдруг из лесу послышалась русская речь.
— Здесь армия Власова — русские и украинцы. Так что, вам, дальше не пройти. Лучше уходите, пока вас не турнули пинком под зад! — выкрикивал насмешливым голосом какой-то власовец.
Рядом с Мстиславом у пулемета стоял пожилой разведчик, носивший усы «Тараса Бульбы». Он громко прокашлялся и ответил с украинским акцентом:
— А петлюровцев у вас там нема? А то я в гражданскую добре навчився волтузить их. Сукины сыны! Как вы земляками считали себя?
В лесу замолчали.
Мстислав подал команду «приготовиться». Он догадывался, что там обдумывают какую-то каверзу. Но ничего особенного не случилось. Просто власовцы пошли в атаку. Озлобленные, они бросились толпой, как в уличную драку, и откатились, когда увидели, что их бьют спокойно, расчетливо, не как попало, наверняка,.
Пожилой разведчик громко спросил:
— Ну, что, сукины сыны, теперь вам хозяева по мордам надают и снова погонят?
— Не дразни их, Захарыч, — попросил Мстислав, – нам и без этого хватит...
День только начинался. Подкрепление подойти не могло. Немцы простреливали косогор с флангов. Предстояло держаться до ночи, а силы таяли, патроны убавлялись. После атаки власовцев в группе Мстислава осталось двадцать три человека. Среди них почти половина были ранены. Было жарко. Надо было беречь воду, раненым это давалось с трудом уже сейчас. А что будет в полдень?
— Может быть вызвать огонь? — спросил Мстислав. Захарыч молча приглаживал усы, оглядывался на позиции дивизии, посматривал на опушку леса.
— Они на самом краю,— сказал он, кивая на опушку.— Рядом с нами. Артиллерия вышивать не умеет. Накроет нас заодно с ними.
Мстислав согласился. В такой обстановке огонь артиллерии только навредит. А бить по глубине леса нет смысла, там одни кухни. Мстислав подумал, что было бы хорошо ударить с тыла. Представив, как бы это изменило обстановку, он решил: надо выстоять до ночи, а ночью осуществить этот план. Из траншеи ему было видно ложбину на косогоре, по которой можно проникнуть в тыл. И он хорошо знал, как действует на психику врага перестрелка в его тылу. «Человек пять хватит»,— думал он.
Немцы и власовцы снова пошли в атаку и снова откатились, встретив плотный прицельный огонь. Разведчики экономили патроны, сражались не числом, а умением.
Весь день на высоте то и дело вспыхивали бои. Вечером все смолкло. В штабе дивизии успели подумать, что разведчики погибли. Последний бой был особенно тревожным. Частые взрывы гранат подсказывали о тяжелом положении разведчиков. Они отбивались гранатами, или их забрасывали гранатами.
Пехота, выдвинувшись на исходный рубеж, ждала темноты, но никто не знал, в чьих руках траншея, кто встретит там. Командир дивизии был на передовой. Смеркалось. Тишина казалась зловещей. Над высотой громоздились тучи, собирался дождь. С долины по расщелке, между высотой и скалами, тянуло сырым сквозняком. Пехотинцы в шинелях ежились, их пробирала дрожь.
— Командуйте вперед, — тихо сказал генерал. Командиры штурмовых подразделений передали команды, пехота пошла на высоту. Пошла тихо, по-пластунски. Темнота скрыла ее, и явилась тревожная неизвестность. Время как будто остановилось. Генерал не сводил глаз с высоты, офицеры ежеминутно приседали и, прячась под плащпалатку, подсвечивали фонариками циферблаты. Прошло пять минут, потом десять. Тишина сомкнулась наглухо, но каждый ожидал, ожидал нервами взрыва, треска автоматных очередей, крика. И вдруг перед ними за бруствером поднялся из травы человек без пилотки, без шинели, в гимнастерке без ремня. Он спрыгнул в окоп и, очутившись перед генералом, спокойно доложил обстановку на высоте. Закончил предложением зайти в тыл противника.
— Можешь возглавить группу? Не ранен? — спросил генерал.
— Могу, товарищ гвардии генерал. Я знаю дорогу.
– Спасибо, сержант. Сейчас отдыхайте. Пойдете в три часа. Группу вам подготовят.
Мстиславу дали шинель, шапку. Отвели в командирскую землянку, и он тут же уснул.
Ночью шел дождь. Мстислав не слышал. Его кое-как разбудили в три часа, и он не сразу понял, что от него требуется, был во власти сна, видел курсантов училища младших командиров, читал им письмо отца из Сталинграда, собирался идти к начальнику училища, чтобы отпустили на фронт.
— Генерал вызывает,— говорили ему.
— Мой отец не генерал, он погиб,— ответил Мстислав.
— Пора в тыл идти, высоту брать,— его трясли за плечи, подняли и поставили на ноги.
Дождь кончался, где-то в темноте журчал ручей, и Мстиславу казалось, что это плещется вода в Волге.
— Твои разведчики на высоте ждут.
— Их не сменили? — Мстислав наконец пришел в себя. Вспомнил, что было в прошлые сутки, что он должен делать, и явился к генералу снова бодрый, деятельный, готовый выполнить любую задачу.
...На рассвете высота была взята. Фашисты и власовцы не выдержали, когда в их тылу завязались бои. Треск автоматных очередей, взрывы противотанковых гранат приближались и были всюду — и слева, и справа, и за спиной, и это сломило их. Они бросились «прорывать окружение».
Мстислав со своей группой расстреливал бегущих и в эту минуту опять вспоминал последнее письмо отца: «Скорее становись настоящим воином. Родину надо спасать. Это, сын, не простое дело, надо уметь воевать». И он научился воевать. На его счету десятки «языков», высоток, переправ, плацдармов и уничтоженных фашистов.
За эту высоту он получил орден Славы I степени.
